'Человек умирает из-за того, что его сердце перестает любить' - Маркес

17 апреля на 88 году жизни скончался известный колумбийский писатель и журналист, лауреат Нобелевской премии по литературе Габриэль Гарсиа Маркес. Врачи и члены семьи пока не сообщили о причинах смерти, однако некоторое время назад писатель лежал в больнице с диагнозом пневмония, но был выписан.

Сетевое издание M24.ru приводит выдержки из интервью писателя, данных в разные годы.

Габриэль Гарсиа Маркес - о романе «Сто лет одиночества», профессии, журналистике, смысле жизни и отношении к самому себе.

О романе «Сто лет одиночества»

«Однажды я ехал в Женеву, поездом ехать часов двенадцать. Читать было нечего, а у меня с собою был экземпляр 'Ста лет одиночества' - я вез его друзьям. И вот я стал читать собственный роман. Всей книги не одолел, прочел три или четыре главы.

Когда написал ее, был уверен, что это - лучшая в мире книга. Но когда читал в поезде, стало ужасно стыдно: я понял, что мне не хватило времени написать ее как следует. Я просто-напросто пересказал ее.

Я очень плохой читатель - как только мне становится скучно, бросаю книгу. И когда пишу, происходит то же самое. Как только начинает казаться, что читателю скучно, тут же ищу способ оживить книгу. Так было и когда писал 'Сто лет одиночества'. Мне показалось, что в ней слишком много поколений. Так было задумано - надо было создать ощущение повторяемости, цикличности, но от этого, как мне показалось, она становилась скучной. Поэтому в середине книги, там, где описывается Макондо после войны, просто не написал главы о двух поколениях».

Об экранизациях

«Я решительно возражаю, чтобы делали кинофильм по книге 'Сто лет одиночества'. Я всегда был против, а между тем режиссеры, особенно североамериканские, добиваются этого, просто не дают покоя и не стоят за деньгами. Вначале, лет двенадцать назад, пришлось сказать, что право на экранизацию стоит миллион долларов, и режиссеры сразу отстали. Через некоторое время они готовы были уплатить этот миллион, тогда мы подняли цену до двух миллионов, а теперь они уже предлагают три. Истинная же причина вот в чем: я хочу, чтобы, читая 'Сто лет одиночества', каждый представлял героев книги по-своему, такими, какими они ему видятся.

Как только фильм говорит: 'Смотри, вот какое у него лицо', - мы всегда испытываем разочарование… Между прочим, когда я сказал, что продал бы 'Сто лет одиночества' для экранизации за три миллиона, если бы они пошли на революцию в Латинской Америке, то через двое суток мне позвонил Эрнесто Карденаль и сказал: 'Продавай книгу, мы будем делать эту революцию'. Но они сделали ее и без моей книги, так что она еще ждет своего часа, другой революции…»

Об учителях

«Полностью влияние очень трудно бывает проследить. Критики же иногда находят влияние таких книг, которых писатель даже не читал. Но было бы несправедливо сказать, что критики полностью ошибаются, потому что может так получиться, что на писателя повлияет автор, которого он не читал, посредством другого писателя. Но есть писатель, который, без сомнения, оказал на меня серьезное влияние, - это Франц Кафка.

Еще в школе у меня появилось огромное желание писать, но мне хотелось идти дальше, за черту, установленную теми писателями, которых я читал. И уже в университете мне в руки случайно попал сборник рассказов Кафки 'Метаморфозы'. Я начал читать и сразу подумал: 'Вот! Если это годится для литературы, значит - да. Значит, стоит писать'. Я не знал, что такое можно делать, я думал, это запрещено, в таком случае у меня есть, что сказать людям. На следующий день я начал писать.

Влиянию Кафки я обязан серией рассказов, которые теперь опубликованы. Это были мои первые рассказы. А потом я вернулся в селение, где родился, и столкнулся с реальной жизнью и понял, что весь тот литературный инструментарий, которым я располагал в этот момент, в том числе и благодаря Кафке, не годится для того, чтобы написать то, что я хотел написать».

О характере писателя

«Я думаю, что в ремесле писателя скромность - добродетель излишняя. Потому что если ты намерен писать скромно, то и останешься писателем скромного уровня. Стало быть нужно вооружиться всем честолюбием мира и поставить перед собою великие образцы. В конце концов, учиться писать на великих образцах - для меня это Софокл, Достоевский… А раз так, зачем стараться писать хуже, чем эти великие художники? Задача состоит в том, чтобы попытаться написать лучше, чем они».

О профессии

«Писательство - это ослиный труд. У меня такое впечатление, что по мере того, как идет время, мне становится все труднее писать. Было время, когда я подумал: это из-за того, что иссякает способность выражения, но теперь полагаю, что дело обстоит как раз наоборот. Я думаю, дело в том, что возрастает чувство ответственности. Возникает ощущение, с каждым разом все более сильное, что каждое слово, которое ты пишешь, может встретить еще более широкий отклик, может воздействовать на еще большее число людей».

О работе

«Мне, по крайней мере, внушает ужас мысль о том, что надо сесть за пишущую машинку. Я поглядываю на нее, кружу вокруг, говорю по телефону, хватаюсь за газету - тяну время, чтобы не остаться с машинкой один на один, но в конце концов это случается. Между пишущей машинкой и собой человек воздвигает поистине бесконечное множество препятствий.

Сначала, и довольно долго, я мог писать лишь в комнате, которую называл 'горячей', всегда при одной и той же температуре. Дело в том, что начал я писать в тропиках, у Карибского моря, при температуре в тридцать градусов, и мне стоит больших трудов писать о другой. Когда я приезжаю в страны, где чередуются времена года, я поддерживаю в комнате на протяжении всего года эту температуру… Кроме того, должна быть белая бумага почтового формата… Должна быть электрическая пишущая машинка с черной лентой. Исправления должны делаться только черными чернилами. Вот целый набор маленьких причуд, которые, конечно же, относятся к разряду препятствий, возводимых перед самим собой.

О журналистике

'Журналистика помогает писателю не только тем, что поддерживает живую искру в работе, она обеспечивает постоянный контакт со словом, а главное - постоянный контакт с жизнью. В тот день, когда писатель утратит связь с действительностью, он перестанет быть таковым. Занимаясь журналистикой, этот контакт сохраняешь, а вот литературная работа, напротив, все дальше и дальше уводит нас от жизни. Слава же вообще рвет последние нити, и если упустишь момент, окажешься под непроницаемым колпаком, навсегда лишившись способности понимать, что происходит вокруг. В подобных случаях журналистика - лучшее средство, она заставляет покинуть башню из слоновой кости и взглянуть на мир, в котором живешь'.

О смысле жизни

'Смысл в том, чтобы реализовать себя, осуществить свою Главную Мечту и познать истинную любовь. Каждый из нас должен прожить именно свою, а не чью-нибудь жизнь. Это величайшая трагедия - уже в зрелом возрасте обернуться назад и осознать: все, что было в прошлом - не твое, чужое, непонятное, ненужное; впереди же - сплошная неопределенность и… тотальное одиночество. Замкнутый круг… Что касается меня, то смысл моей жизни состоит в том, чтобы жить в полную силу и рассказывать о жизни.

Жизнь не может состояться без настоящей любви. Чувство любви дает стимул жить, украшает жизнь. Без любви жизнь не просто скучна. Она бессмысленна и бесполезна. Сердце, не пораженное вирусом любви, самым прекрасным и желанным недугом, черствеет, чернеет и рассыпается. Человек умирает из-за того, что его сердце перестает любить'.

О себе

'Гарсиа Маркес - не тот писатель, который нравится мне больше всех, но, во всяком случае, он мне нравится. Разумеется, он нравился бы мне гораздо больше, если бы не был мною самим и не должен был писать книги'.

В тексте использованы интервью с Габриэлем Гарсиа Маркесом, опубликованные в разные годы в журналах 'Латинская Америка' (Москва), Siempre! (Мехико), Bohemia (Гавана) и LiTerra.

Использован перевод сайта marquez-lib.ru